Зыбкая тень
Повесть
Петр Алешкин
© Петр Алешкин, 2016
ISBN 978-5-4483-3404-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
– Красавец какой! – вполголоса сказала женщина своей спутнице, когда автобус, покачиваясь и поскрипывая, поворачивал на перекрестке. Стояли они на задней площадке у окна возле прораба Виталия Трофимовича Маркелова.
– Тут, говорят, таких домов целый микрорайон будет, – ответила спутница.
Маркелов понял, что разговаривают они о новом доме, который на повороте стал виден в окно автобуса. Отделочными работами в нем руководил Виталий Трофимович. Дом под утренним солнцем был действительно хорош: белый, светлый. Издали не были видны забрызганные шпаклевкой стекла. «На балконах стены выкрасим в зеленоватый цвет, совсем расцветет!» – подумал Виталий Трофимович и хотел сказать это женщинам, но автобус затормозил, заскрипел, двери, шипя, распахнулись. Маркелов вышел на тротуар и еще раз взглянул на освещенный солнцем дом. «Хорош! Хорош! И планировка хороша, не то что прежде строили!» – подумал он об устаревшем проекте, по которому до недавнего времени монтировал дома домостроительный комбинат.
Маркелов двинулся по тротуару мимо щитов с объявлениями и газетами. Возле одного из них, широко открыв застекленные рамы, парень прикалывал кнопками листок – объявление о розыске преступника. Несколько любопытных, ожидавших автобуса, стояли рядом. Парень закрыл рамы и отошел. Виталий Трофимович приостановился возле щита. У него были причины интересоваться уголовными историями. Между желтых, выцветших на солнце и известных Маркелову плакатов только что приколотый листок выделялся своей белизной. С размытой фотографии смотрел на Маркелова худощавый парень с коротко остриженными волосами. Облик его был знаком. Пораженный Виталий Трофимович не сразу оторвался от лица преступника, чтобы прочитать имя, а когда увидел черные слова: «Разыскивается особо опасный преступник Анохин Степан Игнатьевич», у него перехватило дыхание. Шея одеревенела. Виталию Трофимовичу показалось вдруг, что разыскивается он, Маркелов, и об этом уже догадались все: вывернут ему сейчас руки за спину и поведут в милицию. Неодолимо захотелось отойти потихоньку, на цыпочках, от щита и бежать, пока не скроешься. Маркелов сглотнул несколько раз, освобождаясь от внезапно подступившей тошноты, и стал читать дальше, надеясь узнать, что Анохин совершил на этот раз. Но об этом не говорилось. Маркелов с Анохиным смотрели друг на друга. И был Анохин точно таким, каким его запомнил Виталий Трофимович.
«Придет! Точно придет! – с тоской подумал Виталий Трофимович, отходя от щита. – За деньгами ладно бы, отдам хоть все… Как бы отсиживаться не пришел!» Вдруг вспомнилась ему Лида, жена, вспомнилось, как утром за завтраком отчего-то грустно стало, когда он увидел дочурку Леночку, заспанную, в длинной ночной сорочке – она босиком шлепала по паркету, направляясь в туалет, и остановилась перед дверью, глядя на него прищуренными спросонья глазами. Грустно стало, словно в командировку собирался. Никогда с ним такого не было. Нехорошо это! «Не предчувствие ли встречи с Анохиным? – думал Маркелов. – Придет! Нужно приготовить деньги!..»
Познакомились Анохин с Маркеловым пять лет назад в милиции. Оба попали в изолятор первый раз. Обстановка там была им одинаково непривычна. Оба сторонились шумных, старающихся казаться бывалыми, временных соседей. Чтобы не быть в одиночестве, потянулись друг к другу… Прораб Маркелов попался на краже линолеума, а Анохина обвинили в ограблении колхозной кассы. Когда стало ясно, что Анохину не выпутаться, а Маркелова управление возьмет на поруки, Анохин рассказал новому приятелю, где спрятал довольно большую часть денег из колхозной кассы. Рассказал потому, что опасался, что до его выхода из колонии денег в тайнике не окажется. Ненадежное было место. Прятал впопыхах. Маркелов мог пользоваться теми деньгами, но вернуть должен был половину по первому требованию Анохина. Виталию Трофимовичу деньги тогда были нужны.
Маркелов весь день на работе нервничал, не покидало ощущение, что за ним наблюдают, постоянно хотелось оглянуться. И он не выдерживал, оглядывался. На другой день, в четверг, тревога притупилась, стала отпускать, а в пятницу утром начальник потребовал, чтобы он обеспечил работу в выходной день, в субботу, иначе отделку дома в срок не закончить. Виталий Трофимович, бегая по этажам, забыл о Анохине, забыл о своей тревоге.
2
Начальник уголовного розыска Батурин вызвал к себе оперуполномоченного Морозова. Когда тот вошел в кабинет начальника, там сидел парень: аккуратный пиджак, галстук.
– Познакомься, Валерий Григорьевич! – сказал Батурин Морозову, и парень быстро поднялся. – Николай Егорович Чистяков, оперуполномоченный, пока по документам, а настоящего оперуполномоченного из него должен сделать ты!
– Сделаем! – усмехнулся Морозов, пожимая руку Чистякова.
Лицо парня ему понравилось: энергичное, волевое, взгляд доброжелательный.
– Это одно! – продолжал Батурин и указал рукой на стул: – Садись… Не успели мы объявление о розыске Анохина вывесить, как вот, первый сигнал! – Батурин поднял над столом листок из школьной тетради и заглянул в конец письма. – Гражданка Стыркина пишет, что видела Анохина возле кинотеатра «Зенит» с женщиной в розовом сарафане. Мужчина высокого роста, кареглазый, нос прямой, лоб высокий, коротко остриженный, худощавый… с усами… Приметы совпадают, а усы отрастить недолго… Как видите, Валерий Григорьевич, Анохин объявился у нас… к сожалению, конечно… Раньше занимался им ты, займись снова…
Николай Чистяков слушал Батурина с деловым видом, чуть нахмурив брови, старался не пропустить ни слова. Начальник уголовного розыска был похож на учителя истории, перед которым Чистяков сильно робел в школьные годы и всегда смущался, когда учитель обращался к нему, хотя говорил он ровным, даже ласковым голосом. Батурин говорил точно так же, неторопливо и обстоятельно, словно объяснял новую тему урока.
– Сомневаюсь я, чтобы такой неглупый человек, как Анохин, полез в город, где можно знакомых встретить и погореть, – сказал Морозов, подставляя руку под прохладную струю воздуха от вентилятора, который, тихонько урча, поворачивал свою белую голову то к Батурину, то к нему. – По таким приметам и меня за Анохина принять можно: нос прямой, глаза карие, лоб высокий, рост выше среднего…
– Верно!.. Но давай размышлять! Давай поставим себя на место Анохина… Допустим, мы с тобой взяли кассу. Я ушел с деньгами, а ты попался и рассказал все обо мне. Объявлен розыск. Что мне делать? Что бы ты стал делать на месте Анохина, Николай Егорович? – обратился Батурин к Чистякову.
Николай не ожидал вопроса, смутился, но быстро нашелся:
– Пришел бы с повинной!
Батурин и Морозов засмеялись.
– Приходят, приходят после объявления всесоюзного розыска, но на это надеяться не надо…
– У меня было бы два варианта, – серьезно сказал Чистяков. – Первый – перейти на нелегальное положение и второй – купить документы на другое имя!
– Верно! И что бы ты выбрал из двух версий, Валерий Григорьевич? – взглянул Батурин на Морозова. – Характер Анохина тебе известен!
– Второй, конечно!.. У него были документы на другое имя, почему же и снова там не достать?
– Там уж нельзя! Доставал Анохину его сообщник…
– Но я могу купить в другом городе, зачем мне соваться в Красногорск?
– Где? Ты когда-нибудь читал объявление: продаются, мол, документы, – пошутил Батурин. – Анохин с преступным миром связан не был. Это тобой установлено! Конечно, он мог узнать адреса, когда отбывал срок. Познакомился он с сообщником там… Мог!.. – Батурин вспомнил о Штронине, заводском художнике, который был судим несколько лет назад за изготовление фальшивых документов, и спросил: – В каком Анохин институте учился?
– В художественно-промышленном…
– А Штронин?
– Там же!
– Проверьте, не однокурсниками ли они были?
– Нет-нет! Анохина перед судом с третьего курса отчислили, а Штронин в то время уже срок отсидел. Диплом у него был.
– Но исключать возможность, что они были знакомы, мы не можем! А если были знакомы, почему бы Анохину не рискнуть, не приехать к нему?
– Он ведь мог еще и до объявления розыска купить у Штронина документы и умотать отсюда.
– Мог, мог, конечно. Но мог и подождать: объявят или не объявят розыск. Он ведь не знал, остался жив сообщник или умер. Выдал он его или нет? Версий много! А вот перед нами сигнал, – указал Батурин на письмо в руках Морозова. – А как Штронин поживает?
– Ничего подозрительного… Говорит, что с прошлым распрощался…
